Книга Что скрывает снег - Юлия Михалева

В пору мимолетного лета город утопал в зелени. Нынче, дойдя до границ четвертого квартала, Софийский издалека видел ранние местные яблони, цветущие в саду его резиденции.

Красивы на вид, но плоды их - маленькие, твердые - горьки и кислы.

- Хорош отец Иоанн. Ладно служит, - нарушил молчание генерал.

- Звучный голос, ваша правда, - согласился адъютант. - Да только слышал я, что он и картишки любит, и стаканчика не чуждается.

- Наш человек, - рассмеялся Софийский.

Адъютант внезапно замялся.

- Ваше превосходительство! Не позволите ли здесь вас покинуть? Имею крайнюю надобность.

- Идите, - Софийский знал, куда офицер так стремился. И, честно признаться, если бы не занимаемый пост, то охотно составил бы компанию. - И я тоже, пожалуй, еще пройдусь.

- Как, одни? Нет-нет, так нельзя. Тогда я, пожалуй, останусь с вами.

- Идите, - повторил Софийский. - Мне давно уж незачем опасаться.

Поблагодарив, офицер устремился по своему делу, а Софийский медленно двинулся по улице, наслаждаясь томительными летними запахами. Встреченные по пути горожане останавливались, замирая в почтительном поклоне. Софийский поначалу дружелюбно кивал каждому, а затем задумался и даже не заметил, как добрел до дома вдовы прежнего полицмейстера.

Однако, раз уж пришел - не зайти странно. Анна Михайловна, нынче утром встреченная в храме, поди, успела вернуться с воскресной службы.

Хозяйка - по своему обычаю, скупая на улыбки - встретила гостя лично.

Прошли в гостиную, устроились в креслах. Прислуга подала чай.

- Я велю прислать вам свой. Китайский. Он на удивление недурен, - отхлебнув и отставив чашку, сказал Софийский.

- Буду признательна, Сергей Федорович. Что на железной дороге? На прошлой неделе вы заметили, будто возникли сложности.

- Каторжники бастовать вздумали. Я туда своих солдат выслал. Сразу дело пошло. Петро-то мой никому не даст заскучать - ни ссыльным, ни китайцам.

- Дорого они вам обошлись?

- Китайцы-то? Вовсе нет, почти за бесценок нанял.

Софийский принялся рассказывать: обстоятельно, неспешно, не упуская мелочей. Спокойная вдова внимательно слушала и кивала, лишь изредка вставляя разумное, понимающее слово.

***

- А это что за кость такая, Ефим Степаныч?

- Ого! Это же часть тазовой, просто вы ее разломали. И как только и вовсе достать исхитрились? Не чаял в вас такой мощи.

Чувашевский заглянул в книгу. Картинка не соответствовала тому, что он видел перед глазами. Да и в целом учитель полагал, что скелет слишком прост и неинтересен. Но если сказать о том фельдшеру, тот вновь станет спорить, переубеждать, и тогда они нынче точно не двинутся дальше. Лучше уж сразу начать с конца.

- Может, взглянем на органы? - предложил он.

- Можно, - согласился наставник.

- Воскресение, а вы тут все грешное дело творите. Ладно я на службе - мой черед, но вы то что? - спросил, заходя, но не пытаясь здороваться за руку, могучий околоточный Епифанов.

- Недосуг нам. Видишь, сколько работы?

- Да неужто? Лишь один горемыка. А в храме то были нынче, господин учитель?

- Нет, - коротко отвечал Чувашевский.

- Видно, зря. Я-то сам не особо ходок, но вот тотчас женка моя в управу заходила, со службы шла. Все нового попа хвалила. Говорит, мол, он - точно, как труба.

- Такая же полая? - спросил Чувашевский.

Епифанов задумался.

- Это как?

- Не берите в голову.

- А вы, гляжу, вовсе сменяли учение на медицину, - продолжил уставший от одинокого несения службы околоточный.

- Нет-нет. Это я так. Любопытствую.

- Приуменьшаете, учитель! Как вы мне давеча-то помогли с тем, съеденным на тракте? - живо откликнулся фельдшер.

- Это что ли тот, кого тигра в конец задрала?

- Ну да. Я уж было и сам не знал, как к нему подойти. А учитель разом нашелся: давайте, говорит, с другой стороны глядеть. Ну, мы его перевернули и ...

Неробкий Епифанов брезгливо сморщился.

- А на что он вам дался? Там же все без того видно.

- А как же наука? - возмутился Чувашевский.

Он и сам не знал, отчего помогал фельдшеру. Возможно, в мертвецкую заманивала столь редкая дружеская компания, а может, и вечная кипящая суета управы.

Тут все было просто, без философии. Не нужно убеждать и уговаривать, пытаться достучаться до глухих сердец, чуждых новому знанию.

Едва заслышав звонок, реалисты вскакивали из-за парт и с гоготом устремлялись быстрым роем за дверь, оставляя учителя прерванным на полуслове. Здесь же, в мертвецкой, посетители всегда вели себя благопристойно.

Кроме того - ну не может же Ефим Степаныч так нахваливать его ровно на пустом месте? И Чувашевский тешил себя надеждой, что и впрямь хоть немного, но полезен.

- А прежде помните, что говорили? Неинтересно! То-то же, - заметил фельдшер. - Глядишь, так скоро и на жалованье пора настанет переводится.

- Так образованья ж нет, - ужаснулся Чувашевский.

- Решим, - подмигнул фельдшер.

- Пойду, до ворот пройдусь, - сообщил Епифанов, выходя за порог.

- Ну что, по рюмочке, Ефим Степаныч? - предложил Чувашевский, вытирая руки о тряпку.

- А давайте! Воскресение ведь.

***

Доктор ошибался. Никто не стал кидаться камнями, когда каторжная нянька вместе с девочкой вышли за порог лечебницы и направились в сторону заброшенного с зимы дома Вагнеров.

Наоборот, встретив Павлину, люди, прежде ходившие в гости к доктору, весело ее приветствовали:

- Здоровья, сестра!

- Будь и ты здоров... братец, - последнее слово нянька бурчала себе под нос, но Варя слышала и тихо прыскала.

Дом стоял холодный и мертвый, но его не разграбили. По словам Павлины, не смогли бы, даже кабы сильно хотели - богатств папенька вовсе не нажил.

Заглянув в отсыревший, потянувшийся поверху паутиной, сундук, Варя заявила, что больше не хочет там спать. И вообще, лучше бы им уйти обратно.

В тот самый первый день они так и поступили, но в последовавшие недели часто возвращались. Соседи помогли отмыть грязь, починить стены и избавиться от сломанной обстановки. Взамен нее нанесли свои старые, но целые вещи. А доктор и вовсе привез Варе настоящую новую кроватку, выписанную именно для нее откуда-то издалека.

Но куда больше глянулся другой его подарок - коробка с удивительной большой куклой. Нежной, будто живой. У Вари такой прежде не было.